Крейг Вентер - Расшифрованная жизнь. Мой геном, моя жизнь

Будучи оптимистом, я продолжал работать над своим выступлением, сидя за компьютером дома в кабинете. После полуночи раздался телефонный звонок. Нил с облегчением уверил меня, что мои возражения всеми поняты и речь Тони Блэра будет переписана. Соглашусь ли я теперь участвовать в церемонии? Зная Нила, как человека честного и прямого, я поверил ему, и разговор быстро перешел на тему моего выступления. Я обещал передать текст к 6 утра, а пока ознакомил его с важнейшими положениями речи. Она ему явно понравилась. Наша следующая встреча должна была состояться утром в Белом доме. Нам предстояло раскрыть перед миром тайны генома человека…

В ту ночь, перед важнейшим днем в моей жизни, я не смог заснуть ни на минуту, ведь главам двух – даже не одного, а двух! – государств предстояло обнародовать результаты крупнейшего совместного исследования в биологии. Для многих предстоящее событие стало самым значительным за всю историю науки{192}. Несмотря на все свои угрозы его бойкотировать, я все-таки решил, что это будет «мой день». После разговора с Нилом Лейном я продолжил оттачивать свое выступление, заменяя отдельные слова то в одном, то в другом месте – вычеркивал предложения, менял местами абзацы. Снова и снова я звонил или писал по электронной почте Хизер и другим друзьям, чтобы узнать их мнение, не давая им спать до поздней ночи. Мое выступление должно было быть абсолютно безупречным.

К 6 часам утра, как и обещал, я отправил по имейлу текст своего выступления в Белый дом. Затем принял горячий душ и надел темно-синий костюм с официальным красным галстуком. Впереди был длинный и знойный вашингтонский день. За нами приехала машина с водителем, и мы с Клэр отправились в Белый дом. Мы жили в доме на Потомаке, и поездка заняла 25 минут. В последнее время наша супружеская жизнь была довольно напряженной из-за моей практически непрерывной работы над геномом, так что мы почти не разговаривали, а я снова и снова перечитывал свою речь.

По прибытии в Белый дом мы быстро прошли досмотр и присоединились к Коллинзу, его жене и Лейну. Вскоре появился крепко сбитый, щеголеватого вида Ари Патринос, и официальный фотограф Белого дома начал съемку. На нескольких фотографиях я, Ари и Фрэнсис держим в руках по экземпляру журнала Time, на обложке которого Фрэнсис и я стоим плечом к плечу, но мне было приятно, что я оказался немного впереди. Запечатлеть нас обоих вместе на фотографии потребовало не меньше усилий, чем завершить монументальное исследование, поскольку за всем этим стояло немало закулисных интриг.

Time освещал «геномную историю» почти с самого начала – в основном, благодаря репортажам научного обозревателя журнала Дика Томсона (сейчас он работает в Женеве, во Всемирной организации здравоохранения). Представители Белого дома и мы с Фрэнсисом и Ари согласились предоставить журналу права на эксклюзивные материалы по теме. Имелись в виду секретные интервью со всеми ключевыми игроками и ночные фотосессии, главная из которых проходила после полуночи в НИЗ. Перед началом мероприятия в Белом доме мне сообщили из Time, что редактор решил поместить на обложку только мою фотографию, но высокопоставленный чиновник из Белого дома настаивал, чтобы на обложке обязательно был и Фрэнсис. Однако Time заявил, что это «моя» обложка, и они не собираются ее менять. Но на следующий день Коллинз позвонил мне по телефону и стал умоляющим тоном говорить, что если на обложке будет изображен только один из нас, это будет неверно истолковано. Я нехотя согласился и позвонил Дику Томпсону – хотел быть великодушным и считал, что так будет правильно.

К счастью, в тот великий день разногласия были забыты, и все остро переживали чувство причастности к великому, историческому свершению. В Белом доме нас любезно приветствовали Фрэнсис и его жена, вокруг царила атмосфера напряженного ожидания – казалось, все буквально наэлектризованы предчувствием чего-то необыкновенно значительного. Президент Клинтон, вышедший поприветствовать нас, тоже был в приподнятом настроении и выглядел весьма воодушевленным. Позже он отвел меня в сторону и сказал, что у нас есть хороший общий знакомый – Томас Шнайдер. Его жена Синтия, посол в Голландии, оказалась горячим поклонником генетических исследований и уже раньше обращала внимание президента на мои достижения.

Вот что сам Клинтон написал позднее обо мне и Коллинзе: «Мы с Крейгом были давно знакомы, и я просто постарался свести их вместе»{193}. Когда президент, Фрэнсис и я проходили из холла в Восточный зал Белого дома, оркестр грянул традиционный марш, звучащий при появлении президента. Зал встретил нас бурей оваций. Я сел справа, а Фрэнсис – слева от президентской трибуны. В задней части зала на специальной платформе сгрудились со своими камерами телевизионщики. На двух огромных плазменных экранах шла прямая трансляция из резиденции премьер-министра Великобритании Тони Блэра на Даунинг-стрит, 10. Было видно, как собравшиеся в Лондоне откровенно посмеивались, обращая внимание на разительный контраст между помпезной церемонией в Белом доме и одиноко стоявшим на подиуме перед камерой Блэром.

Я осмотрелся вокруг и заметил среди присутствовавших в зале министров, сенаторов, членов конгресса, послов Великобритании, Японии, Германии и Франции, «сильных мира геномики», в том числе сидевшего в первом ряду Джима Уотсона в белом костюме, рядом с членами моего консультативного совета Нортоном Зиндером и Ричем Робертсом. Там же, рядом с женой Коллинза, была Клэр и, конечно, моя команда из Celera – Хэм Смит, Грейнджер Саттон, Марк Адамс, Хизер Ковальски и Джин Майерс – в на удивление стильном костюме. Пожалуй, единственной хмурой фигурой в этой радостной, возбужденной группе был изысканно одетый Тони Уайт. Впрочем, по ту сторону Атлантики ему вторил Джон Салстон. Ему казалось, что наше торжество не очень уместно и заслуженно: «Мы просто собрали вместе все, что было, аккуратненько все упаковали и сообщили, что все готово. Да, мы просто-напросто кучка шарлатанов»{194}{195}. Но даже он в конце концов прочувствовал важность происходящего. А я – я испытал прилив гордости и ликования, когда президент начал свое выступление о грандиозном проекте «Геном человека», сравнив наши достижения с созданием великой карты человечества:

Почти два столетия тому назад, в этом зале, прямо здесь на полу, Томас Джефферсон и его доверенный помощник развернули великолепную карту – карту страны, которую Джефферсон мечтал увидеть при своей жизни. Помощником его был Мериуэзер Льюис, а карта была итогом его бесстрашного путешествия через всю Америку до самого Тихого океана. Эта карта определила контуры страны и навсегда раздвинула границы нашего континента и нашего воображения.

Я усмехнулся и подумал, что сказал бы президент, если бы знал, что Льюис, возможно, был моим дальним родственником. Но моя улыбка быстро погасла, и я вновь задумался о том, какой длинный путь я проделал со времен вьетнамской войны. В своем выступлении я собирался упомянуть, сколько энергии и решимости придала мне служба в армии на благо моей страны. Я заволновался, боясь потерять самообладание, как это нередко случалось со мной, когда дело касалось той страшной войны.

От Мериуэзера Льюиса президент перешел к генетической картографии:

Сегодня здесь, в Восточном зале, к нам присоединяется весь мир, дабы увидеть карту еще большей значимости. Мы собрались, чтобы отпраздновать завершение расшифровки генома человека. Вне всякого сомнения, это самая важная, самая удивительная карта в истории нашей цивилизации.

Воздав должное тысяче исследователей из шести стран, создавших эту замечательную карту, и, конечно, Крику и Уотсону – в связи с приближающимся пятнадцатилетним юбилеем открытия ими двойной спирали, президент упомянул Господа:

Успешное завершение расшифровки генома – нечто большее, чем эпохальное торжество науки и человеческого разума. Когда-то Галилей, обнаружив, что с помощью математики и механики можно понять движение небесных тел, почувствовал, говоря словами одного выдающегося исследователя, “что узнал язык, на котором Господь сказал о сотворении Вселенной”. Сегодня мы познаем язык, на котором Господь сказал о создании жизни, и ощущаем все большее благоговение перед сложностью, красотой и чудом самого божественного и священного Божьего дара.